Освещение снаружи явно изменилось. Темнота потеряла насыщенность, и скоро уже синева начнёт разливаться по небу. Так и хочется закрыть ноутбук, выйти на улицу и посмотреть на небо, и почувствовать то великое спокойствие, которое окружает этот крошечный домик на краю автострады на Вермонт.
В такси по дороге в кофейню мы проехали мимо «Актиума» на Колумбус-авеню — ресторана, где мы сидели друг напротив друга с Донателлой Альварез. Я заметил это здание, когда мы неслись мимо. Ресторан был закрыт, и казался странно плоским и нереальным, как древняя кинодекорация. У меня в голове всплыли все обрывки воспоминаний о том обеде и о тусовке в студии Родольфо Альвареза, и я не стал их гнать — но скоро эти рисованные фигуры, зловещие, бугрящиеся, множащиеся, заполонили весь мир, и мне пришлось срочно остановиться. Я отвлёкся чтением прав пассажиров на спинке сидения передо мной.
Кени Санчез уже ждал в кофейне, сидел за столиком и ел яйца с ветчиной. На столе рядом с чашкой лежал большой коричневый конверт. Я сел напротив и поприветствовал его кивком.
Он вытер рот салфеткой и сказал:
— Эдди, как дела? Есть будешь?
— Нет, возьму себе кофе.
Он поймал пробегающую официантку и заказал кофе.
— У меня кое-что для тебя есть, — сказал он и похлопал по конверту.
Я почувствовал, как бьётся сердце.
— Отлично. Что именно? Он отхлебнул кофе.
– До этого дойдём. Сначала скажи мне честно. Этот творческий наркотик — он и вправду существует? Откуда ты о нём вообще узнал?
Явно — когда у него появилось время раскинуть мозгами — он решил, что я пытаюсь задурить ему голову, выманить информацию и не дать ничего равноценного взамен.
— Вполне себе существует, — сказал я и замолчал. Тут пришла официантка с кофе, и у меня появилось время подумать. Но думать-то было и не о чем. Мне нужна была информация.
Когда официантка ушла, я сказал:
— Ты знаешь про наркотики, усиливающие способности человека, наверняка читал в газетах, ну вспомни пойманных на допинге пловцов, бегунов, тяжелоатлетов? Такая же точно штука, только для мозгов — стероид для интеллекта.
Он уставился на меня, не зная, как реагировать, он ждал, что я ещё скажу.
— Один мой знакомый продавал этот наркотик Тауберу. — Я кивнул на конверт. — Если это записи телефонных разговоров, то там должен быть и он. Вернон Гант.
Кени Санчез задумался. Потом взял конверт, открыл и вытащил пачку бумаг. Я сразу увидел, что это распечатка номеров телефонов, с именем, временем и датой. Он тут же зарылся в них.
— Ага, — сказал он вскоре и протянул страничку, указывая на имя, — Вернон Гант.
— Ну что, Тодд там в списке есть?
— Да. Буквально пара звонков, все в одно время, за пару дней.
— И после них от Вернона Ганта тоже не было звонков.
Он вернулся к бумагам, перелистывая их одну за другой, проверяя мои слова. В конце концов он кивнул и сказал:
— Да, правильно. — Он убрал пачку бумаги в конверт. — И что это значит? Он исчез?
— Вернон Гант погиб. — Ох.
— Он был братом моей жены.
— Ох. — Он вздохнул. — Мне очень жаль.
— Не о чем жалеть. Он был мудаком.
Пару мгновений мы помолчали. Потом я пошёл на просчитанный риск. Я взял пачку бумаг, и когда уже крепко сжимал их в руке, вопросительно поднял брови.
Он согласно кивнул.
Я пару минут изучал распечатки, перелистывая их в случайном порядке. Потом нашёл звонки «Тодда». Фамилия у него была Эллис.
— Это же телефон в Нью-Джерси?
— Да, я проверил. Звонки были в предприятие под названием «Юнайтед Лабтек», расположенное недалеко от Трентона.
– «Юнайтед Лабтек»? Он кивнул и сказал:
— Ага. Хочешь туда съездить?
Машина его стояла прямо на улице, так что через пару минут мы уже ехали по автостраде Генри Хадсона. По тоннелю Линкольна мы въехали в Нью-Джерси и вырулили на главную магистраль. Кени Санчез дал мне подержать конверт, когда мы садились в машину, и в дороге я вытащила бумаги и начал в них рыться. Было видно, что Санчезу это не по душе, но он ни слова не сказал. Я пустил дело на самотёк, стал расспрашивать его о делах, над которыми он работал, о проблемах в законе, о его семье, обо всём подряд. Потом внезапно спросил про список. Кто эти люди? Отследил ли он все звонки? Как это вообще сделано?
— Большая часть номеров, — сказал он, — связана с делами Декеделии — издатели, распространители, адвокаты.
С их делами всё ясно, поэтому пока игнорируем. Но в сухом остатке есть список из примерно двадцати пяти имён, которые выпадают из общей картины, и с которыми не ясно ничего.
— И кому эти звонки? Или от кого?
— И кому, и от кого, и достаточно регулярно. Это люди, живущие в крупных городах по всей стране. Они занимают высокие должности в разных компаниях, но никакой явной связи с Декеделией у них нет.
— Вроде… — сказал я, выбрав один из номеров другого штата, — вот, Либби Дрискол? В Филадельфии?
— Да.
— Понятно.
Я выглянул в окно, мы ехали мимо автозаправок, заводов, Пицца-Хатов и Бургер-Кингов. Я недоумевал — что же это за люди в списке. Придумал на ходу пару теорий. Но скоро меня отвлёк тот факт, что Кени Санчез смотрит в зеркало заднего обзора каждые пару секунд. Ещё он без причины менял полосы — раз, другой, третий.
— Что-то не так? — сказал я в конце концов.
— Кажется, за нами следят, — сказал он, снова меняя полосу и вдавливая газ в пол.
— Следят? — спросил я. — Кто?
— Не знаю. Может, я и ошибаюсь. Просто я… осторожен. Я вытянул шею. По всем трём полосам шло оживлённое движение, забитая автострада вилась сзади, как змея, по холмистому индустриальному пейзажу. Я с трудом представлял, как Санчез может выделить одну машину из потока и определить, что она следит за нами. Я промолчал.